|
99 |
| 98 |
| 97 |
| 96 |
| 95 |
| 94 |
| 93 |
| 92 |
| 91 |
| 90 |
| 89 |
| 88 |
| 87 |
| 86 |
| 85 |
| 84 |
| 83 |
| 82 |
| 81 |
| 80 |
| 79 |
| 78 |
| 77 |
| 76 |
| 75 |
| 74 |
| 73 |
| 72 |
| 71 |
| 70 |
| 69 |
| 68 |
| 67 |
| 66 |
| 65 |
| 64 |
| 63 |
| 62 |
| 61 |
| 60 |
| 59 |
| 58 |
| 57 |
| 56 |
| 55 |
| 54 |
| 53 |
| 52 |
| 51 |
| 50 |
| 49 |
| 48 |
| 47 |
| 46 |
| 45 |
| 44 |
| 43 |
| 42 |
| 41 |
| 40 |
| 39 |
| 38 |
| 37 |
| 36 |
| 35 |
| 34 |
| 33 |
| 32 |
| 31 |
| 30 |
| 29 | В воскресенье, 25 сентября 29 года н. э., апостолы и евангелисты собрались в Магадане. После длительного совещания со своими сподвижниками Иисус, к удивлению всех присутствующих, объявил, что на следующий день ранним утром он и двенадцать апостолов отправятся в Иерусалим на праздник кущей. Он распорядился, чтобы евангелисты посетили верующих в Галилее, а женский корпус на время вернулся в Вифсаиду. Когда подошло время отправляться в Иерусалим, беседы Нафанаила и Фомы с Роданом Александрийским были в самом разгаре, и они получили от Учителя разрешение задержаться на несколько дней в Магадане. Поэтому, пока Иисус и десять апостолов находились на пути в Иерусалим, Нафанаил и Фома увлеченно дискутировали с Роданом. (1783:1)
| 28 |
| 27 |
| 26 |
| 25 |
| 24 |
| 23 |
| 22 |
| 21 |
| 20 |
| 19 |
| 18 |
| 17 |
| 16 |
| 15 |
| 14 |
| 13 |
| 12 |
| 11 |
| 10 |
| 9 |
| 8 |
| 7 |
| 6 |
| 5 |
| 4 |
| 3 |
| 2 |
| 1 |
| 0 |
|
|
Четыре отрывка из неоконченного пролога «Смерть Байрона» I Байрон К тебе стремился я, страна очарований![1] Ты в блеске снилась мне, и ясный образ твой, В волшебные часы мечтаний, На крыльях радужных летал передо мной. 5 Ты обещала мне отдать восторг целебной, Насытить жадный дух добычею веков, — И стройный хор твоих певцов, Гремя гармонией волшебной, Мне издали манил с полуденных брегов. 10 Здесь думал я поднять таинственный покров С чела таинственной природы, Узнать вблизи сокрытые черты И в океане красоты Забыть обман любви, забыть обман свободы. II Вождь греков 15 Сын севера! Взгляни на волны: Их вражий покрыли корабли, Но час пройдёт — и наши чолны Им смерть навстречу понесли! Они ещё сокрыты за скалою, 20 Но скоро вылетят на произвол валов. Сын севера! готовься к бою. Байрон Вождь Да! Смерть сладка, когда цвет жизни Приносишь в дань своей отчизне. 25 Я сам не раз её встречал Средь нашей доблестной дружины, И зыбкости морской пучины Надежду, жизнь и всё вверял. Я помню славный берег Хио[2] — 30 Он в памяти и у врагов. Средь верной пристани ночуя, Спокойные магометане Не думали о шуме браней. Покой лелеял их беспечность. 35 Но мы, мы греки, не боимся Тревожить сон своих врагов: Летим на десяти ладьях; Взвилися молньи роковые, И вмиг зажглись валы морские. 40 Громады кораблей взлетели, — И всё затихло в бездне вод. Что ж озарил луч ясный утра? — Лишь опустелый океан, Где изредка обломок судна 45 К зелёным нёсся берегам Иль труп холодный, и с чалмою Качался тихо над волною. III Хор Валы Архипелага[3] Кипят под злой ватагой; 50 Друзья! на кораблях Вдали чалмы мелькают, И месяцы сверкают На белых парусах. Плывут рабы султана, 55 Но заповедь Корана Им не залог побед. Пусть их несёт отвага! Сыны Архипелага Им смерть пошлют вослед. IV Хор 60 Орёл! Какой Перун враждебной Полёт твой смелый прекратил?[4] Чей голос силою волшебной Тебя созвал во тьму могил? О Эвр![5] вей вестию печальной! 65 Реви уныло, бурный вал! Пусть Альбиона берег дальной, Трепеща, слышит, что он пал. Стекайтесь, племена Эллады, Сыны свободы и побед! 70 Пусть вместо лавров и награды Над гробом грянет наш обет: Сражаться с пламенной душою За счастье Греции, за месть, И в жертву падшему герою 75 Луну поблекшую[6] принесть! 1824 Элегия Волшебница! Как сладко пела ты Про дивную страну очарованья, Про жаркую отчизну красоты! 4 Как я любил твои воспоминанья, Как жадно я внимал словам твоим И как мечтал о крае неизвестном! Ты упилась сим воздухом чудесным, 8 И речь твоя так страстно дышит им! На цвет небес ты долго нагляделась И цвет небес в очах нам принесла. Душа твоя так ясно разгорелась 12 И новый огнь в груди моей зажгла. Но этот огнь томительный, мятежной, Он не горит любовью тихой, нежной, — Нет! он и жжёт, и мучит, и мертвит, 16 Волнуется изменчивым желаньем, То стихнет вдруг, то бурно закипит, И сердце вновь пробудится страданьем. Зачем, зачем так сладко пела ты? 20 Зачем и я внимал тебе так жадно И с уст твоих, певица красоты, Пил яд мечты и страсти безотрадной? Январь 1827
|